Ася на твой вопрос я просто выложу рассказ моей подруги, и скажу, что я его прочувствовала и поняла полностью только после рождения Глебушки
АХИЛЕСОВА ПЯТА
Когда меня спрашивают "А сколько детей ты хочешь?" на меня нападает странная меланхолия. И дело совсем не в деньгах и времени, потому как если есть функционирующее тело с исправной головой, то будут и 4 коляски на разные случаи жизни, и поздние сеансы кино, и дочитанная новинка от Дэна Брауна.
Просто если бы мне предложили стать неуязвимой, но ту саму ахиллесову пяту открыть всему миру, я бы только покрутила пальцем у виска. И тем не менее я родила детёныша.
Можно годами ковать себя, расплавляя в огне и окуная в холодные воды, набивая молотом насечки и оттачивая острия, можно обрастать равнодушием как корабельное днище ракушками, день за днём толстым слоем цинизма прокладывать границу между собой и миром, ставить колючую проволоку и пускать по ней напряжение слов, можно стать неуязвимой для всех и всего.
А потом вместе с тем единственным криком появляется детёныш. И можно сколько угодно пытаться быть как раньше, но одно ясно - вон оно, сердце, беззашитное, мягкое, и все его видят. И его так легко поранить.
Когда я смотрела "Страсти Христовы", то только в один эпизод я забилась в немой истерике - когда Мария видит вместо упавшего взрослого Христа, идущего на Голгофу трёхлетнего Иисуса, неуклюже споткнувшегося о камень и то, как она кинулась его поднимать.
Меня стало рвать от одного слова "педофилия".
И я уже не знаю что надо говорить о наркотиках.
Страхи сидят глубоко, их почти не видно и не слышно, но от этого только хуже, потому что именно в их корнях растёт моя беззащитность. Моя любовь.
Могу ли я выдержать это в двойной дозе? В тройной? Это так больно, так нежно, так много, и не забыть этого чувства, не залить никакой водкой и не оторвать с мясом от сердца. Оно подкатывает к горлу так высоко, что дышать можно только комками.
Наверное, любить - это удел сильных, а я слабая, и кажется мне, что столько чувств на одного человека - это слишком много, они раздирают мне глотку и впиваются в слова тонкими веточками.
И в этой тонкой ссадящей нежности - мой ребёнок. (с) Frau Schmerler